Об «основном вопросе философии»

В течение почти века в нашей философии вполне правомерно в качестве «основного вопроса философии» фигурировал вопрос о существовании или несуществовании объективного мира вещей и явлений независимо от нашего или чьего-либо еще сознания, мира саморазвивающегося и познаваемого. Положительный либо отрицательный ответ на этот вопрос разграничивает материализм и идеализм.

Однако это касается содержательной стороны философии. Между тем само слово «философия» имеет и другой фактически используемый аспект – проблему метода и признания его действенности в познании. Это относится к дискурсии² и интуиции. Следует поэтому отметить наличие и другого, не менее «основного» вопроса философии: признавать ли то или иное содержательное высказывание истинным либо ложным, если оно обосновывается не дискурсивно (в пределе – логически), или, по крайней мере, не только дискурсивно, но и с использованием интуитивного суждения – «прямого усмотрения истины», ложность или истинность которого не может быть ни доказана, ни опровергнута дискурсивно. (Не вообще не может быть доказана, а не может – дискурсивно, причем интуитивное «доказательство» не становится от этого менее убедительным). Ответ на этот вопрос ведет к логическому либо, как я понимаю, диалектическому методу (нужно подчеркнуть, что речь идет об интуитивном суждении, т.е. об интеллектуальной интуиции, а не о чувственной).

О методах постижения истины

Науку (я имею в виду прежде всего математику и естественные науки) широкое общественное мнение считает в наибольшей степени подчиненной дискурсии, «царством логики». Но сами слова «в наибольшей степени» ничего не значат, поскольку нет необходимой для их осмысления количественной меры. Можно говорить лишь о том, что в науке логическое и интуитивное четко разделены. Более того, можно утверждать и обратное: именно интуиция является основой науки. Это видно из ее роли и в установлении исходных положений (аксиоматического базиса как внелогического, интуитивного обобщения эмпирического знания), и (в естественных науках) в конечных утверждениях о соответствии опыту, неизбежно ограниченному, - важнейшее интуитивное суждение о достаточности этого опыта (критерий практики).

Можно пойти и дальше – утверждать, что сам процесс построения научной системы пронизан интуицией, причем я имею здесь в виду интуицию-суждение, а не интуицию-догадку, которая выступает явно, но играет вспомогательную, временную роль (ее истинность или ложность выявляется в самом процессе научного исследования, и она не фигурирует в окончательном результате; к сожалению, очень часто употребляют слово «интуиция», не делая различия между нею и «интуицией-суждением», которую собственно только и можно использовать в философском, а не узко психологическом смысле; это иногда делает неясным смысл утверждения, содержащего лишь слово «интуиция»). Как доказал Гедель, даже математика не может быть полностью дедуктивной системой, построенной по схеме: аксиоматический базис – логика, но должна по мере развития включать все новые постулаты, т.е. является лишь «кусочно-дедуктивной». Но отдельный логический «кусок» может быть так огромен, что охватывает, например, всю математику от Эвклида до ХХ в. Поэтому математик, не интересующийся принципиальными основами, всю жизнь работает только в логической сфере математики и, естественно, считает ее «царством логики».

Таким образом, если даже математика, даже сама логика не избавлены от интуиции-суждения, то для всех естественных наук она играет огромную роль. Только в сочетании с ней дискурсия может приводить к познанию. (Значит, то, что суждение об отсутствии бога является интуитивным, не делает его менее убедительным).

Однако необходимо подчеркнуть одну важнейшую для последующего особенность: любое интуитивное суждение в науке всегда ограничено одним жестким условием: оно не должно противоречить ни логике, ни положительному знанию, опыту. Этого требования нет ни в искусстве, ни в религии. Более того, можно утверждать, что такое противоречие для них необходимо, и это обусловливает их коренное отличие от науки.

Перед лицом необходимости выбора между религией и атеизмом непременным условием выбора в пользу религиозного мировоззрения является признание существования второго, внеземного трансцендентного мира духов, Абсолюта, Бога или богов. Этот мир не только свободен от требования не противоречить логике и положительному (земному, научному) знанию. Он обязан включать явления и обобщающие суждения, им противоречащие, т.е. чудеса. «Все верование основано на чудесах», - говорил глубокий религиозный мыслитель, великий математик и физик Паскаль.

Однако это вовсе не означает полную изоляцию религии от дискурсии. Тот же Паскаль говорил: «Если все подчинять разуму, наша религия не будет иметь ничего таинственного или сверхъестественного (т.е. не будет религией – Е.Ф.). Если пренебрегать принципами разума, наша религия будет абсурдной и смешной».

Иногда говорят, что атеизм (или материализм) – тоже религия. Это совершенно неверно. Общим для них является то, что при выборе между религией и атеизмом действительно решение есть подлинно интуитивное суждение, истинность которого не может быть ни доказана, ни опровергнута. Однако атеизм предполагает, что никакое используемое в дальнейшем интуитивное суждение не имеет права противоречить ни логике, ни положительному знанию. Религия же требует мистики, веры в непознаваемое и прежде всего в непогрешимый авторитет всемогущего и всезнающего Абсолюта.

Об истории взаимоотношений

Основное назначение искусства как метода: утверждение авторитета интуитивного суждения в противовес (т.е. уравновешивая его) дискурсии, логике. Это необходимо человечеству, ибо только совместное использование обоих методов может обеспечить полноту познания и выбор решения в необозримом множестве проблем во всех сферах человеческой деятельности.

Во все времена религия в своей практике использовала все виды искусства.

Сложнее было с наукой. Ее развитие вступило в противоречие с представлениями о структуре мира, закрепленными в древних основополагающих религиозных книгах, если эти представления принимать в буквальном смысле, а не символически. Столкновение было неизбежно, поскольку знание развивается и обогащается не только количественно, но и качественно, принципиально, иногда изменяя самые его основы. Быстрое развитие науки привело к тому, что к началу ХХ в. в образованной среде религия для очень многих либо модифицировалась в привычный обычай с вялым признанием существования некой неопределенной, но всеохватывающей силы, высшего духа, либо вообще потеряла значение. (Это говорит о том, что наука, если и не доказывает отсутствие сверхъестественного, Бога дискурсивно, то прекрасно убеждает в этом мыслящих людей на интуитивном уровне). Один из благороднейших и наиболее нравственных людей своего времени А.П. Чехов за год до своей смерти писал: «Я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего».

Апокалиптический ХХ в., как и всякий период коренной и трагической метаморфозы общества, вызвал необычайный подъем мистицизма. В нашей стране, с пережитым ею небывалым террором (в том числе антирелигиозным), крах системы, избавление от насильственно насаждавшейся идеологии создали для очень многих вакуум идеологии. Он, естественно, заполнился тысячелетиями отшлифовывавшейся готовой религиозной идеологией.

Известно, что великий ученый академик И.П. Павлов, будучи атеистом, но открытым врагом советской власти, демонстративно крестился на каждую встречавшуюся ему церковь, демонстрируя этим свой протест против этой власти. Но для множества других отрицание безжалостной советской системы породило подлинную искреннюю религиозность (можно сказать, «анти-антирелигиозность»). Традиционный для российской интеллигенции на рубеже XIX и ХХ вв. атеизм начинает вытесняться (особенно для гуманитариев) религиозностью того или иного уровня – от смутного представления, что существует нечто помимо познаваемого материального мира, до глубокой осознанной ортодоксальной религиозности.

О науке и религии

Как можно видеть из сказанного, в теизме, основанном на священных книгах, заложены два источника, вызывающих неизбежное столкновение науки с религией.

Первый из них – зафиксированное в этих книгах отражение научного знания своего времени. Неизбежный прогресс научного знания приводит к новым выводам, вступающим в противоречие с прежним знанием и уводящим людей от религии. (Наука хоть и не представляет прямых доказательств отсутствия Бога, но мыслящие люди и не требуют их от нее, их уводит от религии прогресс науки). Церковь отвечает на это попытками использовать подходящие успехи науки как подтверждение сказанного в Библии. Поиски научных подтверждений библейских чудес, креационизм, по моему мнению, следует рассматривать как антирелигиозное движение. Лишая религиозное учение «чудес», научное их объяснение «размывает» основные элементы религии – мистицизм и тайну. Нет сомнений, что дальнейшее развитие научного знания будет снова нарушать достигнутое согласие религии с наукой в каждом конкретном вопросе. Например, в физике уже стоит проблема (и делаются попытки ее решения) выяснения того, что было до начального момента расширения Вселенной.

Второй момент, чуждый человеку науки, - требование веры без сомнения и в существование Абсолюта, и в каждое слово священных книг. Конечно, нельзя сказать, что религия запрещает всякое сомнение. Человек через сомнения приходит к Богу. Можно сомневаться в себе, в соответствии своего поведения требованиям религии, но уверовавший не смеет сомневаться в основах, названных выше. Между тем фундамент научного познания – это тезис: сомнение мать истины. Ученый может продвинуть знание вперед, только если он способен подвергнуть сомнению то, чему учили его уважаемые и ценимые учителя и любые великие предшественники. Именно это свойство полной свободы мысли больше всего ценно в ученом.

В эру становления современной науки, после Возрождения, было стремление «освободить науку от религии». Теперь же можно сказать, что следовало бы «освободить религию от науки». Только если бы такая реформа была осуществлена и исчезли элементы религии, порождающие возможность противоречий с наукой, можно было бы уверенно сказать, что религия обращена к своей духовной сфере, отличной от сферы, с которой имеет дело наука, и совмещение их в психологии образованного человека не сможет приводить к атеизму.

Однако такая реформа вряд ли возможна. Но есть другой путь, вполне приемлемый и для научно мыслящей личности: признать, что религия (и священные книги) есть художественное иносказание, и ее изложение в основополагающих книгах не следует понимать буквально, реалистически. На самом деле, как я подозреваю, большинство верующих образованных людей (включая нашего верующего Президента) так их и воспринимает.

Об искусстве и религии

Близость искусства и религии вряд ли можно оспаривать. Можно усмотреть поразительную близость многих их функций. Попробуем перечислить в религии те, которые представляются важнейшими.

Вера без сомнений в Абсолют. Это то, что определяет понятие религии и, разумеется, поэтому не может иметь аналога в функциях искусства.

Возвышение духовного мира людей над повседневным миром страстей, эгоистических забот и вражды. Искусство тоже осуществляет эту функцию.

Избавление от страха смерти (или, по крайней мере, ослабление его) обещанием загробной жизни, райской для праведников. Страх смерти для очень многих был и остается сильнейшим стимулом для принятия религии. Он в принципе необходим человеку в некоторой мере, иначе он не будет оберегать свою жизнь. Однако его гиперболизация представляется унизительной для человеческого достоинства. Осознание ее необходимости и естественности в значительной мере освобождает от него. Помогает ли здесь искусство? На этот вопрос ответить трудно. Пушкинское «Нет, весь я не умру. Душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит», говорит о «продлении жизни» в оставляемых людям плодах своих трудов. Сама эта идея, конечно, не порождена искусством, но искусство, обеспечивающее мощное воздействие, убедительность этих строк, помогает снять страх смерти.

Один из самых главных вопросов – о смысле жизни. Религия, насколько я понимаю, дает на это ясный единый ответ: приближение к Абсолюту, единение с ним. Для атеистов ответы более разнообразны – от отрицания осмысленности вопроса («смысл жизни – сама жизнь, с ее радостями и горестями») до признания главной целью служение добру, благу и улучшению человеческого рода. Искусство во всех случаях важно. В первом оно является просто великим свидетельством и фактором радости жизни самой по себе, в последнем – мощным средством укрепления убеждения в правильности выбранной цели, в частности, духовного возрождения человечества.

Это сопоставление, которое, вероятно, можно и продолжить, позволило мне высказать предположение, что искусство способно (в будущем, быть может, очень отдаленном) заменить религию (не становясь, конечно, новой религией). Я понимаю: верующий может сказать, что автор-атеист, не испытавший «обращения», «встречи», не способен осознать глубинную сущность религии. На это возразить невозможно. Можно только сказать, что многие десятилетия общения с многочисленными прекрасными, высоко моральными, образованными и мудрыми людьми, вызывающими глубокое уважение, часто друзьями, показали, что они встречаются и среди религиозных, и среди атеистов. Интимные разговоры с этими верующими показали, что степень их религиозности очень различна. Она простирается от глубокой веры с убеждением в важности неукоснительной обрядовости до смутного представления о «чем-то» помимо познаваемого материального мира. Среди ученых-естественников резко преобладают атеисты.

Заключение

Если считать главным в изложенных соображениях вопрос о взаимоотношении науки и искусства с религией, то, подытоживая, можно сказать, что вопрос о взаимоотношении и совместимости искусства с религией не представляет проблемы. Наука же и религия, направленные на разные цели, в проблеме их совместимости встречают определенные трудности и противоречия, заложенные в самом принципе несомненной истинности консервативной концепции религии. Научно мыслящий человек может быть религиозным либо пренебрегая этими противоречиями, т.е. считая их несущественными, либо вопреки каноническим установлениям считая религиозную концепцию, изложенную в основополагающих священных книгах, художественным иносказанием. В обоих случаях для него существуют два мира: мистический религиозный и познаваемый материальный, никак не лишенный духовного величия.

Вопрос о необходимости религии для реального современного человека – особая большая проблема, требующая специального рассмотрения.

Е.Л. Фейнберг, акад. РАН

¹ Сокращенный вариант одноименной статьи акад. Е.Л. Фейнберга из ж-ла «Вопросы философии» № 7, 1997

² Дискурсивный – рассудочный, обоснованный предшествующими суждениями (противоп. интуитивный)