Казалось бы, нет ничего лучше и привлекательнее гуманизма. Нет учения (и мировоззрения) благороднее и человечнее, нужнее человеку и человечеству. Да вот закавыка: сейчас, как и много лет назад, почему-то плохо он приживается как на российской, так и зарубежной почве. Два тому примера.

Пример текущий. Недавно в журнале «Здравый смысл» состоялась полемика, вызванная как раз тем, что в России гуманизм, несмотря на все усилия РГО, как-то плохо утверждается. Отвечая Г.Г. Шевелеву, В.А. Кувакин с ним в этом согласился, правда, лишь в отношении настоящего, а в «светлом будущем» гуманизма в России он уверен и смотрит в оное с оптимизмом¹. Обоими названо несколько причин такого отношения граждан России к гуманизму в целом и к РГО в частности, но все они, так сказать, вторичны.

Пример исторический. Международный гуманистический и этический союз (МГЭС) существует уже более 50 лет², но гуманизм, им отстаиваемый, не то что с какой-либо религией или идеологией, но и с каким-либо известным интеллектуальным или общественным движением по масштабу, авторитету и значимости, увы, сравниться не может. Эта проблема «невосприимчивости» гуманизма даже в его колыбели, на Западе³, не раз волновала тамошних сторонников и проповедников гуманизма (так что, отметим, что наши отечественные «загрустившие» и более оптимистичные гуманисты в этом смысле далеко не так одиноки, как им, быть может, кажется). Именно она не раз была причиной периодических кризисов движения гуманистов, как входивших, так и не входивших в МГЭС, причем кризисов и в национальных, и в международном масштабе⁴.

В чем же причина «нелюбви» россиян к гуманизму? Ответ почти очевиден, если приглядеться к главному - к соотношению гуманизма и действительности, гуманизма и окружающей нас жизни. Каждый здравомыслящий человек в своей жизни прежде, чем последовать чьему-либо совету, желает сначала убедится в его правильности и надежности, будь то совет сделать или купить что-то либо, либо рекомендация финансового или медицинского характера (например, принимать или не принимать то или иное лекарство). Так же поступит он и в случае с приобретением (употреблением) какого-либо духовного продукта, будь то рекомендация политолога голосовать за некую партию «духовного возрождения», рецепт религиозной секты для «спасения» от наступающего (уже завтра!) «конца света» и т.п. Человек употребляет тот или иной продукт – неважно материальный или духовный – лишь будучи уверен (или думая, что он уверен) в его полезности и пригодности для себя. И когда полезность и пригодность данного продукта высока и несомненна для многих, возникает и массовый спрос на него.

Разумеется, у этого простого правила, как и у всякого другого, есть и исключения, из которых в данном случае важны следующие два.

Исключение первое. Далеко не всегда человек употребляет тот или иной продукт, будучи действительно уверен в его нужности, полезности и т.д. Пример из недавнего прошлого – приобретение большим количеством людей акций пресловутого «МММ» и других аналогичных финансовых предприятий по надувательству доверчивого населения, изящно названных в СМИ «финансовыми пирамидами». Но это пример скорее неискоренимости глупости и других не самых лучших качеств человека, а не его здравомыслия. Как раз здравомыслящему человеку было понятно, что обещать (и иногда поначалу даже выплачивать) столь высокий процент может только аферист, неважно, индивидуальный или корпоративный.

Исключение второе. Не всякий продукт, охотно приобретаемый людьми, есть продукт действительный. Скажем, религия и наркотики, – на самом деле псевдопродукты. Другое дело, что, даже будучи таковыми, они удовлетворяют некие действительные потребности человека. И часто именно поэтому – и в случае с религиями, и в случае с наркотиками, - только они и могут эти потребности удовлетворять, ибо они таковы, что действительный продукт просто не может сделать это. Либо действительный, но удовлетворяющий псевдопотребность, продукт просто не может существовать. Известно, что все горести и несправедливости никак не возместить при жизни, поэтому многие люди цепляются за пусть слабое, но утешение, что им воздастся после смерти, «на том свете».

В случае и того, и другого исключения человек, так сказать, «покупается», то есть ошибочно принимает псевдопродукт за действительный. А результат один, часто весьма печальный: реального продукта он не получает. В мировой литературе, да и в журналистских очерках и сводках новостей найдется тьма примеров того, как в поисках христианской любви верующий часто находит совсем нехристианское отношение к себе со стороны своих же единоверцев.

Отсутствие «спроса» на гуманизм, пусть не ажиотажного, но хотя бы видимого, свидетельствует о том, что все-таки что-то не так или с самим гуманизмом, или с окружающей нас действительностью, или и с тем, и с другим. Невосприятие или неупотребление гуманизма фактически означает, что гуманизм не является ни действительным, ни псевдопродуктом, пригодным для обычной, реальной жизни. Почему? Да просто потому, что в своем современном виде он не отвечает потребностям человека. Он не может удовлетворять его в качестве псевдопродукта, ибо в отличие от той же религии таковым не является. Ведь он не обещает, что кому-то что-то воздастся потом, за порогом жизни. Напротив, он прямо говорит: «И не надейтесь на это». Следовательно, те, чьи действительные потребности могут быть в настоящее время удовлетворены лишь псевдопродуктами (в силу особых наличных в настоящее время условий), в гуманизме не нуждаются. Хуже того – поскольку они нуждаются (в силу все тех же условий) как раз в псевдопродуктах, а гуманизм эти псевдопродукты фактически отнимает или намеревается отнять (что часто уже одно и тоже, ибо он развенчивает претензию псевдопродуктов на их подлинность, действительность), то он становится для них врагом, тем, что раздражает и требует, как им кажется, уничтожения.

Но гуманизм не в силах удовлетворить и не ложную потребность людей - в человечном, гуманном общении, ибо ее удовлетворению нет места в реальной жизни. Гуманизм хорош, но он не может быть реализован, поскольку действительность антигуманна и отторгает его, несовместима с ним. Так и получается парадокс гуманизма: самое нужное на самом деле не нужно. Он выражается также в том, что все хотят, чтобы к ним относились по-человечески, но далеко не все, не всегда и не везде сами относятся так к другим. Отсюда другая форма того же парадокса: отсутствие популярности гуманизма, практической потребности в нем является одним из доказательств антигуманности окружающей нас действительности. Какой смысл в вещи, если ей нет места в жизни, если она бесполезна или даже вредна? Примеров же бесполезности, ненужности и в определенном смысле вредности («себе дороже») применения гуманизма в жизни сколько угодно.

Так что не стоит сетовать на россиян, не понимающих своего блага от гуманизма. Они, может, и рады взять его на вооружение, да на практике он не дает и не может дать им такого блага. Это все равно, что пытаться ехать на машине, у которой вроде все на месте, но двигатель не работает или не крутятся колеса. А может, и колеса есть, и двигатель работает, но не купить бензина, да и дороги такие, что от дома не отъедешь.

Сам по себе гуманизм, в том виде, как он провозглашен, вроде и не плох. В конце концов, наверное, мало кто откажется относится к другим по-человечески, если те так же будут относится к нему. Но будут ли, где гарантия? Как бы не опростоволоситься! Таким образом, гуманизм не стыкуется с современной действительностью, не пригоден к ней в его современном виде, находится в противоречии с ней. И чтобы они все-таки состыковывались, нет иного пути, как разрешить это противоречие. Для этого надо либо гуманизм привести в соответствие с действительностью, либо действительность - в соответствие с гуманизмом. До сих пор все попытки сделать это, коих было немало в истории как светского гуманизма, так и христианства, заканчивались ничем. Но и при нынешнем соотношении гуманизма и действительности это невозможно.

Если привести гуманизм в соответствие с действительностью, он перестанет быть гуманизмом, ибо последняя антигуманна. Привести же действительность в соответствие с современным гуманизмом невозможно, ибо он недейственен, непрактичен, нежизнеспособен, то есть не применим в жизни. Круг замкнулся. И в итоге получаем даже худший результат: если гуманизм не может быть применен в жизни, оставаясь таковым лишь на словах, в виде декларации, благого пожелания, то это не гуманизм, а нечто иное. В лучшем случае, это лишь потребность гуманизма, желание, жажда его, стремление к нему, некое мечтаемое, должное, абстрактный идеал. Не в лучшем, но и не в худшем – это современная маниловщина. А в худшем – «благое намерение, ведущее в ад», двойной псевдопродукт, ибо он (в отличие от религии) выдает себя за продукт действительный.

Разрешима ли эта проблема? Она может быть разрешима, если гуманизм станет действенным, практическим гуманизмом, а действительность - гуманной. Очевидно, что сама по себе, автоматически действительность гуманнее не станет. Только человек может сделать ее таковой. При этом человек не может добавить гуманность в действительность, привнеся ее извне. Он сам есть действительность, часть ее, он слит, неразделим с нею. Но именно тут и лежит решение проблемы. Изменяя, очеловечивая действительность, человек тем самым изменяет, очеловечивает и себя, а, очеловечивая себя, очеловечивает и действительность. Таким образом, пути очеловечивания действительности и человека совпадают, они не просто тождественны, а сливаются в единый процесс гуманизации бытия человека.

Если оглянуться назад, то увидим, что исторически так оно и было: эволюционируя из животного, человек становился таковым, преобразуя «под себя» как окружающую действительность, так и самого себя как человека не только разумного, но и человечного, гуманного.

Совсем маленькая «хитрость» тут в том, что всякое очеловечивание есть преобразование действительности и самого человека, но не всякое преобразование того и другого есть очеловечивание. Только вполне конкретное (и в философском, и в обыденном смысле), определенное преобразование действительности и человека есть очеловечивание действительности и очеловечивание человека. Таким образом, гуманизм должен найти и показать людям, какое именно преобразование может сделать его, гуманизм, применимым в действительности. Разумеется, только то, которое сделает действительность гуманной. Гуманизм должен дать знание о подлинной природе как действительности, так и человека, то есть о том, что есть гуманного и антигуманного в действительности и в человеке, в его деятельности, и каким образом, откуда и гуманное, и антигуманное возникают, чем порождаются. Другими словами гуманизм, если он хочет быть подлинно действенным, практическим гуманизмом, должен, с одной стороны, вскрыть теоретически противоречие человека и его деятельности, и, с другой, снять его практически. Проще говоря, он должен дать рецепт, что и как делать.

В противном случае – не вскрывая действительное противоречие и не снимая его практически - гуманизм при всех его благих намерениях останется пустой декларацией, красивой сказкой-мечтой о том, «как хорошо было бы, если бы…», будет, увы, не более чем иллюзией или, того хуже, намеренным и злостным обманом, наподобие любого другого, религиозного, секулярного или какого-либо еще. И тогда он ничуть не лучше христианского или любого другого морализаторства, которое говорит человеку, каким он должен быть (согласно заповедям Бога, предков, партийных идеологов, любящих родителей), но ничего не говорит о том, как он может стать таким в том реальном мире, какой его окружает. Если современный гуманизм шагнет дальше, превзойдет стародавнее морализаторство и действительно объяснит человеку, как он может стать подлинно человечным, гуманным, настоящим человеком в современном реальном мире, каким образом он может и должен преобразовать этот мир и самого себя, чтобы стать таким человеком, тогда и только тогда он, гуманизм, станет по-настоящему актуальным и нужным людям.

Чтобы решить столь грандиозную задачу, нужно предпринять поистине титанические усилия, сделать очень и очень много, а именно:
а) понять современную действительность во всей ее противоречивости и многообразии на основе анализа истории того, как она сложилась на данный момент,
б) объяснить ее так, чтобы это понимание стало общедоступным,
в) наконец, предложить такой механизм ее преобразования, который приведет к желаемому для людей и действительно возможному результату.

Такое понимание соотношения гуманизма и действительности должно непременно включать в себя взаимосвязь, взаимообусловленность и взаимодействие гуманизма и политики. Гуманизм требует такой политики, которая имела бы в качестве своей главной цели гуманистическое преобразование действительности, была направлена на то, чтобы мир человека и сам он становились действительно человечными. Такая политика не обязательно должна состоять только из больших дел, реализации идей и проектов, непременно все кардинально меняющих и переворачивающих. Это могут быть и так называемые «малые дела». Ведь посаженное дерево и улыбка ребенка – тоже гуманизм. Но это никак не могут быть дела и идеи, бесчеловечные по смыслу, сути и последствиям. И тут современный гуманизм в лице его приверженцев сталкивается с очень непростыми проблемами, унаследованными от прошлого. Эти проблемы и тема соотношения гуманизма и политики заслуживает отдельного рассмотрения.

Михаил Конашев

¹ См.: Шевелев Г. Размышления загрустившего оптимиста // Здравый смыл. 2003. № 4(29). С. 39-41.; Кувакин В. А. Гуманизм – упорный труд человечности (Ответ коллеге по РГО) // ibid. С. 41-42.

² Международный гуманистический и этический союз (International Humanist and Ethical Union, IHEU) был учрежден в 1952 г. в Амстердаме, где состоялся 1-ый конгресс этой организации.

³ Здесь и далее под словом гуманизм понимается в основном его современная версия, именуемая секулярным или светским гуманизмом (см. И.М. Борзенко, В.А. Кувакин, А.А. Кудишина «Основы современного гуманизма», РГО, 2002)

⁴ См. например: Кичанова И.М. «Идейные позиции и принципы международных организаций свободомыслящих и гуманистов (Всемирный союз свободомыслящих, Международный гуманистический и этический союз) // От Эразма Роттердамского до Бертрана Рассела (Проблемы современного буржуазного гуманизма и свободомыслия)». М.: Мысль, 1968. С. 19-76.